— Во-первых, это; но, положим, он тогда уже мог родиться; но как же уверять в глаза, что французский шассёр навел на него пушку и отстрелил ему ногу, так, для забавы; что он ногу эту поднял и отнес домой, потом похоронил ее на Ваганьковском кладбище, и говорит, что поставил над нею памятник, с надписью, с одной стороны: «Здесь погребена нога коллежского секретаря Лебедева», а с другой: «Покойся,
милый прах, до радостного утра», и что, наконец, служит ежегодно по ней панихиду (что уже святотатство) и для этого ежегодно ездит в Москву.
Неточные совпадения
— Господи,
помилуй! прости, помоги! — твердил он как-то вдруг неожиданно пришедшие на уста ему слова. И он, неверующий человек, повторял эти слова не одними устами. Теперь, в эту минуту, он знал, что все не только сомнения его, но та невозможность по разуму верить, которую он знал в себе, нисколько не мешают ему обращаться к Богу. Всё это теперь, как
прах, слетело с его души. К кому же ему было обращаться, как не к Тому, в Чьих руках он чувствовал себя, свою душу и свою любовь?
—
Помилуй! начнет прибирать, «
прах» да «распрах», и конца нет.
—
Милая,
милая девочка, хоть и побранила меня! — продолжал он, с наслаждением смакуя вино, — но эти
милые существа именно тут-то и милы, в такие именно моменты… А ведь она, наверно, думала, что меня пристыдила, помните в тот вечер, разбила в
прах! Ха, ха, ха! И как к ней идет румянец! Знаток вы в женщинах? Иногда внезапный румянец ужасно идет к бледным щекам, заметили вы это? Ах, боже мой! Да вы, кажется, опять сердитесь?
Подивились мы только в ту пору, как его бог
помиловал, что лошадь в
прах не расшибла.
"На днях умер Иван Иваныч Обносков, известный в нашем светском обществе как
милый и неистощимый собеседник. До конца жизни он сохранил веселость и добродушный юмор, который нередко, впрочем, заставлял призадумываться. Никто и не подозревал, что ему уж семьдесят лет, до такой степени все привыкли видеть его в урочный час на Невском проспекте бодрым и приветливым. Еще накануне его там видели. Мир
праху твоему, незлобивый старик!"
Да,
милая тетенька, даже в виду только что остывшего
праха, эта язва преследует нас! До того преследует, что, не будь ее, я не знаю даже, что бы мы делали и об чем бы думали! Вероятно, сидели бы друг против друга и молча стучали бы зубами…
Мы моление соборное
Ныне шлем к тебе, господь;
В жизни — доли непокорная,
Скоро
прахом будет плоть,
В дни былые дерзновенного
Скоро кончится борьба;
Ты ж
помилуй сокрушенного,
Ныне верою смиренного,
В вечный мир от мира бренного
Отходящего раба!
— О! какой пан милий! — восклицали они хором… Милий! заметьте, «милий», а не «
милый»! Ах,
прах вас побери!
Не подле
праха,
милого для вас,
Не тут — не близко — дале где-нибудь,
Там — у дверей — у самого порога,
Чтоб камня моего могли коснуться
Вы легкою ногой или одеждой,
Когда сюда, на этот гордый гроб
Пойдете кудри наклонять и плакать.
Он руку с трепетом простер,
Он ищет взором
милый взор,
И слабый шепчет он привет:
На взгляд и речь ответа нет!
Однако смято ложе сна,
Как будто бы на нем она
Тому назад лишь день, лишь час
Главу покоила не раз,
Младенческий вкушая сон.
Но, приближаясь, видит он
На тонких белых кружевах
Чернеющий слоями
прах,
И ткани паутин седых
Вкруг занавесок парчевых.
— Поди вот с ним!.. — говорил Марко Данилыч. — Сколько ни упрашивал, сколько ни уговаривал — все одно что к стене горох. Сам не знаю, как теперь быть. Ежель сегодня двадцати пяти тысяч не добудем — все пойдет
прахом, а Орошин цены какие захочет, такие и уставит, потому будет он тогда сила, а мы все с первого до последнего в ножки ему тогда кланяйся, милости у него проси. Захочет
миловать —
помилует, не захочет — хоть в гроб ложись.
«Пора к делу! — сказал он сам про себя. — Она так неопытна; давно ли из гарема? кровь ее горит еще жаром полудня: надо ковать железо, пока горячо! Светское приличие, которому скоро ее научат, рассудок, долг, одно слово, что я женат… и мои мечты все в
прах! Напишу ей записку и перешлю с господином Телемахом: этот молчаливый посланный гораздо вернее. Она найдет ее… будет отвечать, если меня любит… а там тайное свидание, и Мариорица,
милая, прелестная Мариорица — моя!»
«О
милые струны,
Играйте, играйте… мой час недалек;
Уж клонится юный
Главой недоцветшей ко
праху цветок.
И странник унылый
Заутра придет
И спросит: где
милыйЦветок мой?.. и боле цветка не найдет».
Там всё — там родших
милый дом;
Там наши жёны, чада;
О нас их слёзы пред Творцом;
Мы жизни их ограда;
Там девы — прелесть наших дней,
И сонм друзей бесценный,
И царский трон, и
прах царей,
И предков
прах священный.
За них, друзья, всю нашу кровь!
На вражьи грянем силы;
Да в чадах к родине любовь
Зажгут отцов могилы.
Их сердце
милый глас в могиле нашей слышит;
Наш камень гробовой для них одушевлен;
Для них наш мертвый
прах в холодной урне дышит,
Еще огнем любви для них воспламенен.
И где же твой, о витязь,
прах?
Какою взят могилой?..
Пойдёт прекрасная в слезах
Искать, где пепел
милый…
Там чище ранняя роса,
Там зелень ароматней,
И сладостней цветов краса,
И светлый день приятней,
И тихий дух твой прилетит
Из та́инственной сени;
И трепет сердца возвестит
Ей близость дружней тени.